В 1439 г. в Италии на Ферраро-Флорентийском соборе, где была заключена уния между Восточной и Западной церквами, присутствовала многочисленная русская делегация во главе с митрополитом Киевским и всея Руси Исидором. Единственное известное нам по имени светское лицо русской делегации посол Фома. Участник собора иеромонах Симеон Суздальский в своей «Повести об осьмом соборе» называет Фому послом великого князя Московского Василия II Васильевича. В «Хождении на Флорентийский собор» неизвестного суздальца и во фрагменте «О пресвитере» из Жития св. Сергия Фома упоминается как посол великого князя Бориса Александровича Тверского. Возникшую по этому вопросу полемику завершила публикация Н. П. Лихачевым «Инока Фомы слова похвального о благоверном великом князе Борисе Александровиче», в котором Фома фигурирует как посол тверской. В настоящее время исследователи разделяют это мнение. Некоторые дополнительные сведения о тверском посольстве на Ферраро-Флорентийский собор может дать анализ охранной грамоты папы Евгения IV послу русскому Фоме, но, прежде чем рассмотреть этот документ, следует сказать несколько слов об изложении событий, связанных с рассматриваемым посольством в «Инока Фомы слове похвальном».

«Инока Фомы слово похвальное...» сообщает о переписке между Иоанном VIII Палеологом и Борисом Тверским, которая предшествовала отправке тверского посольства на собор. К сожалению, текст «слова» в этом месте списка имеет пропуски и исправления, допускающие разные по смыслу его прочтения. Приведем этот фрагмент: «Царю же царьградскому Иоанну возвестиша наши посланнии: И здравствуй, возлюбленный брате о Христе . И приим же царская посланиа великаго князя Бориса Александровича, и сих прочет пред всим народом, и многыя радости душею и телом исполнися, из глубины сердца воздыхая, и вельми благодаря Бога, и глаголя: Боже великий, сподоби мя приобщнику быти святому сему и вселеньскому собору... »

Н. П. Лихачев полагал, что это место в тексте испорчено и в приведенном фрагменте речь идет о послании византийского императора Иоанна Палеолога Борису Тверскому. А. А. Шахматов уточнял, что обращение «И здравствуй, возлюбленный брате о Христе» почерпнуто иноком Фомой из материалов тверской княжеской казны и является первыми словами послания императора к тверскому правителю. Я. С. Лурье, напротив, счел приведенное обращение посланием Бориса Тверского византийскому императору.

Рассмотрим обращение, вызвавшее разногласия с точки зрения его соответствия формулярным нормам обращений к светским и церковным лицам, принятым в Византии и на Руси. Начальные слова византийского формуляpa при обращении к русским князьям «благороднейший великий князь». Далее в посланиях императоров следовало - «(любезный) сродник моего царского величества», а в посланиях патриархов -- «во Святом Духе дражайший сын нашей мерности». Завершало обращение имя князя - «кур имярек». Обращение патриарха к митрополиту было иным «преосвященный митрополит Русский и пречестный во Святом Духе возлюбленный брат и сослужитель нашей мерности». Известно обращение патриарха Каллиста к литовскому митрополиту Роману «возлюбленный по Господу брат и сослужитель нашей мерности». Из приведенных примеров видно, что форма обращения, близкая к «возлюбленный брате о Христе», которую употребил инок Фома, ближе всего к форме обращения патриарха к митрополиту. Тверской панегирист, видимо, использовал в качестве образца подобный формуляр. Предположению Я.С. Лурье о том, что обращение «возлюбленный брате о Христе» адресовано византийскому императору, противоречит и тот факт, что несколько ниже в «Инока Фомы слове похвальном...» послание Бориса Тверскою императору начинается совершенно другим формулярным обращением «преславнейшему и светлейшему и Богом венчанному самодержцу греческия земли». Кроме того, Я. С. Лурье предположил, что словами «...из глубины сердца воздыхая...» начинается цитата из послания Бориса Тверскою к императору, что вполне вероятно, хотя автор «Слова похвального» мог и сам составить текст предполагаемого «послания». В любом случае такие слова Бориса Тверского могли быть только ответом на приглашение участвовать в соборе. Обращение «возлюбленный брате о Христе» в начале фрагмента можно рассматривать как начальный формуляр текста такого приглашения на собор, точнее, как попытку автора «Слова похвального» составить такой формуляр, поскольку, как уже было сказано, обращение не отвечает этикетным нормам, возможным в рассматриваемой ситуации.

Я. С. Лурье в целом оценивает участие Твери во Флорентийском соборе как «весьма активное», а отношение к унии как принципиальное и до конца последовательное, что, с его точки зрения, «доказывает стремление Твери к национально-русскому объединению» Э. Клюг, специально не рассматривая особенности фрагмента «Инока Фомы слова похвального...» о переписке между византийским императором и Борисом Тверским, считает, что «сам факт посольства императора Иоанна VIII, доставившего в Тверь приглашение на собор, вполне достоверен». Однако, анализируя положение Твери и политику Бориса Александровича, Э. Клюг приходит к выводу, что в ее основе лежит концепция тверского регионализма.

Н. П. Лихачев и А. А. Шахматов полагали, что инок Фома имел в своем распоряжении, наряду с другими документами, статейный список посла Фомы, переписывая который он «в одном месте сохранил первое лицо, от которого, очевидно, и был составлен весь список». В «Инока Фомы слове похвальном...» место, где предположительно использован статейный список, следующее: «...и оттоле на Флореньзоу и тоу наехал есми папу римьскаго Евгениа...» Но из «Хождения» и других источников известно, что заседания собора открылись в Ферраре, куда посол Фома прибыл 18 августа в свите митрополита Исидора. Почему же в предполагаемом статейном списке посла Фомы вместо Феррары значится Флоренция?]

По причине этих неточностей использование иноком Фомой тверских документальных источников, связанных с поездкой посла Фомы на собор, представляется сомнительным. Чем бы панегирист ни пользовался, очевидно, что он не очень заботился о документальности рассказа. Да и факт участия посла Фомы в торжественной мессе по случаю заключения унии противоречит тем инструкциям, которые (согласно «Инока Фомы слова похвального...») будто бы давал своему послу Борис Тверской. Впрочем, тверской панегирист называет Флорентийский собор «святым», одновременно замалчивая его итоги.

Впервые охранная грамота папы Евгения IV послу Фоме фрагментарно была опубликована Н. М. Карамзиным в примечании 296 к V тому «Истории государства Российского» с указанием, что перевод «опасной» грамоты взят им из рукописи, принадлежавшей библиотеке Иосифо-Волоколамского монастыря № 665, л. 352. В 1825 г. было опубликовано «Описание славянороссийских рукописей» графа Ф. А. Толстого, во II отделении которого под № 341 значится «Рукопись скорописная XVI века, на 377 листах. Принадлежала Иосифова Волоколамского монастыря игумену Евфимию, им собрана и частично написана». На лл. 354 - 355 этой рукописи находится, согласно описанию, «Опасная грамота папы Евгения IV русскому послу Фоме, на свободный ему проезд из Флоренции в Россию, 1438 в марте». В настоящее время этот сборник находится в Российской национальной библиотеке под шифром Q.XVII.50.

А. А. Зимин на основании примечаний Н. М. Карамзина отождествлял сборник Q.XVII.50 с рукописью Иосифо-Волоколамского монастыря № 666. Однако одновременно 666 он отождествлял с одним из синодиков, местонахождение которого неизвестно. Возможно, в примечаниях Н. М. Карамзина № 665 и 666 обозначен один и тот же сборник РНБ Q.XVII.50, гак как он содержит грамоты, перечисленные в примечаниях под этими двумя номерами сборников.

Составитель сборника Q.XVII.50 Евфимий Турков был учеником новгородского архиепископа Феодосия, который с 1551 г. и до своей кончины в 1563 г. жил в Иосифо-Волоколамском монастыре. А. А. Зимин и Я. С. Лурье полагали, что Евфимий Турков при составлении сборника Q.XVII.50 использовал материалы своего учителя Феодосия . Кодикологический анализ сборника позволяет предположить, что большая часть составляющих его тетрадей написана в конце 30 - 40-х гг. XVI в. и являлась формулярником, составленным Феодосием в Новгороде в бытность его игуменом Хутынского монастыря, а затем архиепископом Новгородским. Более сорока документов сборника являются формулярными обработками или начальными формулярами посланий, более двадцати из них принадлежат архиепископу Феодосию. В сборнике имеются автографы Феодосия.

Не известно, какими путями попал в сборник список перевода с латинского охранной грамоты папы Евгения IV послу русскому Фоме. Возможно, его привез в казну новгородских архиепископов иеромонах Симеон Суздальский, который бежал в Новгород от митрополита Исидора, покинув Италию вместе с тверским послом Фомой. В своем формулярнике архиепископ Феодосий поместил эту грамоту вместе с другой «опасной» грамотой. Текст единственного известного списка грамоты полностью был опубликован только в малодоступном отечественному читателю издании. Список грамоты представляет интерес и как источник по истории русского посольства на Флорентийский собор, и как образец формуляра грамоты такого типа.

Указанная в грамоте цель визита русского посла в Рим — «духовное дело». Фома назван в грамоте «русским послом» (без указания, какого князя он представляет). Случайно ли это? Может быть, указание на то, что посол представляет Тверь, опущено при переводе или при изготовлении списка? Но другие, а именно русские источники «Хождение» и фрагмент «О пресвитере», сохранили указание на принадлежность посла тверскому князю. В «Истинной истории неистинной Унии...» греческого диакона, великого екклесиарха храма св. Софии в Константинополе Сильвестра Сиропула, русский посол упоминается без имени и названия княжества: он подает папе Евгению воду для омовения рук во время торжественной мессы. Так как из источников известен только один русский светский посол, то речь, очевидно, идет о Фоме. В расходных книгах курии значатся Авраамий Суздальский и Фома «послы русские» («Abrahe episcopo Sudaliensi et Thome Math. oratoribus Ruthenorum...», где Math., возможно, сокращение отчества). Возникает вопрос, насколько внимательно в Риме следили за положением отдельных русских княжеств, учитывая сложную обстановку, в которой находился папа Евгений IV в период конфронтации с Базельским собором? Сильвестр Сиропул писал, что русский посол был удостоен чести участвовать в торжественной мессе по случаю заключения унии по настоянию митрополита Исидора. Видимо, Исидору важно было вовлечь в дело соединения церквей светские власти Руси.

Н. М. Карамзин, а за ним и А. Д. Шпаков сомневались в самодатировке охранной грамоты 1438г. и датировали грамоту 1438/1439 гг. Но самодатировка грамоты не противоречит тому факту, что русское посольство прибыло в Феррару в августе 1438 г., гак как в грамотах этого типа годовые даты ставились от «воплощения Господа», т. е. от праздника Благовещения (25 марта). Следовательно, с 1 января по 25 марта год, обозначаемый при датировке, был на единицу меньше январского года. Дни месяца указывались по римскому календарю. Выражение «преже дней месяца марта» соответствует pridie Calendas Martias, т. е. 28 февраля.

Итак, посол Фома получил охранную грамоту для возвращения на Русь 28 февраля 1439 г. во Флоренции, куда в начале февраля переехал собор для продолжения своей работы. Согласно «Хождению», митрополит Исидор со свитой покинул Феррару 27 января, а 4 февраля прибыл во Флоренцию. Чем же было вызвано желание Фомы покинуть собор до окончания его работы? А. Д. Шпаков предполагал, что причиной этого были «не вполне хорошие отношения с митрополитом». Однако если вспомнить, что митрополит Исидор пользовался особым расположением папы Евгения IV, то такая грамота вряд ли могла быть дана через голову митрополита, вероятнее, что сам Исидор мог получить такую грамоту для посла Фомы. Так или иначе, но Фома остался на соборе и даже участвовал в торжественной заключительной мессе. Следовательно, его разногласия с митрополитом не касались догматических вопросов. Более того, охранная грамота призывает помогать послу в дороге, «чтобы он возмогл нами ему порученная совершити». Что же мог «совершити» посол Фома, от чего «седалищу апостольскому приидет благоволение»? Может быть, расположить своего князя к принятию унии?

В грамоте упоминаются «рухляди» и «товары», которые вез с собой Фома. Может быть, упомянутые товары являются просто переводом латинского формуляра (bonis et rebus) или посол Фома вез в Тверь богатые гостинцы? Известно, что греки на соборе очень нуждались, что было одним из средств давления на них. О бедственном положении русских источники не говорят. В охранной грамоте Исидору содержание его багажа расписано шире: баулы, книги, золото, серебро, чаши и т. д.

Согласно грамоте, с послом Фомой собирались на Русь десять «товарищей и сослужебников». Было ли указанное в грамоте число точным или условным? В расходной книге курии от 23 октября 1439 г. записано, что Фома получил содержание на восемь слуг. Видимо, то обстоятельство, что в охранной грамоте было указано большее по сравнению с фактическим число свиты, позволило бежать из Венеции с Фомой Симеону Суздальскому. В одной редакции «Повести» Симеона Суздальского говорится: «Поиде же из Венеции посол имянем Фома. Мне же видевшу таковую неправду и великую ересь и побегох с послом декабря в 9 дни...» Другая редакция и фрагмент «О пресвитере» из «Жития св. Сергия» говорят, что и посол Фома бежал от митрополита Исидора. Решение посла Фомы самостоятельно добираться до Руси было очень рискованным. Известна булла папы Евгения IV к Иоанну Палеологу, в которой он выражает озабоченность опасностями путешествия через Германию и Венгрию для митрогголита Исидора и одобряет предложенный ему совет отправиться на Русь через Константинополь.

Н. П. Лихачев писал, что грамота эта выдана «в форме малой буллы (открытого листа со свинцовой печатью)». Грамоты такого типа писались на толстом пергамене и имели висящую свинцовую печать — буллу, от которой этот тип грамот получил свое название. Перевод грамоты соответствует обычному формуляру грамот Salvus conductus.

Формуляр грамоты: 1. Intitulatio («Евгений... Божиим»); 2. Inscriptio («Всем... приидут»); 3. Salutatio («святое... благословение»); 4. Narratio («Как... умышляет»); 5. Dispositio («И мы хощем... достоине порученое»); 6. Datum («Дан во Флорентин... лето осьмое»).